…Ливия сидела на стуле, сложив руки на коленях и глядя в одну точку. Вошел Децим и остановился, глядя на сестру с несвойственным ему выражением печальной серьезности в глазах.

– Зря ты это затеяла, Ливия, – начал он без всяких вступлений.

– Что затеяла? – тупо спросила она.

– Историю с Гаем Эмилием Лонгом. Твои планы были заранее обречены на неудачу.

Она невольно вздрогнула, услышав это имя, имя человека, который стал для нее средоточием жизни.

– Почему?

– Разве ты не представляешь, что значит разорвать помолвку, когда заключен письменный договор, засвидетельствованы обязательства сторон, оговорена судьба приданого, разорвать, подчиняясь прихоти семнадцатилетней девчонки!

– Ты никогда не влюблялся, Децим? – Ливия говорила медленно, точно в полусне; ее голова была пустой и тяжелой, а сердце превратилось в комок боли.

– Я не позволяю себе влюбляться.

– Разве в этом человек властен над собой?

– Не знаю. А тебе не кажется, что любви просто не существует, что все это придумано людьми? Есть законы природы, согласно которым каждый человек рано или поздно находит себе пару, потом заботится о потомстве. Простолюдину нужна хозяйка и работница в доме, в патрицианских кругах браки чаще заключают, исходя из политических соображений. Ты читала о любви в книгах, но встречала ли ты ее в жизни?

– Кто внушил тебе такие взгляды, Децим? – изумилась Ливия. – Ведь ты старше меня всего на два года!

– Никто не внушал. Я сам это знаю. И потом так проще жить.

– Ты уверен?

– Конечно. Я никогда не увлекался ни поэзией, ни философией, потому что и то и другое разрушает привычные, разумные представления о мире. Посмотри на этого Гая Эмилия, он сомневается, мечется, не зная, что ему выбрать, какой дорогой пойти, хотя в его-то жизни все яснее ясного: тащи свою ношу, преумножай то, что создали предки. Ценить характер и волю куда полезнее, чем преклоняться перед образованностью и чувствами!

– Зачем ты это говоришь?

– Потому что хочу тебя предостеречь. – Он сделал паузу. – Послушай, Ливия, я имею в виду не бесполезность того, что ты задумала, а опасность.

– Для меня?

– В большей степени – для Гая Эмилия. Она вскинула настороженный взор:

– Почему?

– Потому что если он сам не исчезнет из твоей жизни, ему помогут это сделать.

– Отец?

– И Луций Ребилл.

– Это в их власти?

– Разумеется! Донос, преследование, суд, конфискация имущества, ссылка. В наше время обвинить человека легче легкого, особенно если у него есть что отнять!

Это прозвучало отголоском давних слов Гая, и Ливия невольно содрогнулась.

– Неужели они способны пойти на столь бесчестный поступок?!

– Вижу, ты не понимаешь. Этот поступок покажется им справедливым. Так что советую тебе опираться на здравый смысл.

Ливия стиснула пальцы.

– Зачем я нужна Луцию Ребиллу?

– Ты – залог его жизненного успеха, такое не уступают другому.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти, а Ливия продолжала думать. Ее руки слегка дрожали от волнения, когда она писала послание на навощенных дощечках и скрепляла их веревочкой. Хотя отныне не только Ливия, но и ее рабыни не могли покинуть дом без специального разрешения хозяина, они с Тарсией нашли выход. Прогулявшись вдоль ограды сада, девушки приметили дерево, растущее близко от стены. Гречанка вскарабкалась на него, потом перелезла с ветки на сложенную из крупного камня ограду. Помедлив несколько секунд, она спрыгнула вниз и побежала по дороге.

…Когда через пару часов вернувшаяся тем же путем Тарсия вручила Ливий ответ Гая, та чуть не сошла с ума от радости. Однако в каком-то смысле ее ждало разочарование. Письмо содержало много слов любви и утешения, но – никаких конкретных предложений относительно того, что следует делать дальше, тогда как именно они в первую очередь и были важны для Ливий.

У нее оставалось последнее, самое рискованное, но возможно, самое действенное средство: рассказать обо всем Луцию Ребиллу.

Ей повезло: он явился в дом тогда, когда отец находился на Форуме, и Ливия приказала немедленно проводить посетителя в атрий.

Был ранний вечер; обычно в такое время Марк Ливий уже возвращался домой, но сегодня его задержали срочные дела. Неяркий солнечный свет струился между темными колоннами, похожими на древние деревья, падал сверху, теряясь в красно-черных узорах александрийского пола, исчезал под каменными сводами высокого потолка.

Обойдя бассейн в центре атрия, Ливия приблизилась к Луцию Ребиллу со словами приветствия. Она приняла его сдержанно, спокойно; к счастью, Ливия поняла, что совершенно не боится Луция. Он был чужим, незнакомым человеком, и хотя от него зависела ее судьба, она держалась даже с некоторым превосходством.

– Нам надо поговорить.

Он кивнул. Ливия заметила, что в холодных глазах Луция затаилось настороженное выражение, как у хищника, выслеживающего добычу.

Девушка не предложила сесть, и они стояли друг против друга, оба внутренне напряженные и отчасти растерянные оттого, что сами толком не знали, чего ждать от этой встречи.

– Я думаю, Луций, мы ни разу не говорили по-настоящему.

– Тогда, полагаю, мне предстоит узнать, что ты называешь настоящим разговором.

– Да. – Ливия перевела дыхание. – Речь пойдет о том, как расторгнуть нашу помолвку.

Луций Ребилл чуть приподнял брови; выражение его глаз не изменилось. Он стоял совершенно неподвижно, так, что не шелохнулась ни одна складка его одежды.

– На то есть причины?

– Да и очень серьезные. Я люблю другого мужчину.

Луций Ребилл долго молчал, и его молчание наполнило душу девушки тягостным чувством: она словно бы стояла под дождем или ледяным ветром, и ей некуда было скрыться.

Ливия поняла, что нужно сказать все.

– Я уже принадлежала ему, Луций. Потому тебе лучше отказаться от меня.

Он вздрогнул, точно от удара, и несколько раз моргнул, а потом – снова маска спокойствия, под которой скрывалось нечто неведомое. Он всегда был выше преходящих, несущественных мелочей, тех, что западали в душу Ливий, но сейчас она сообщила нечто такое, на что трудно было не обратить внимания, и Луций с трудом соображал, как себя вести. Для начала он решил придержать эмоции.

– Твой отец знает?

– Нет, – быстро сказала Ливия, – я не решилась ему признаться. Я хотела бы воззвать к твоему великодушию и попросить ничего не рассказывать Марку Ливию. Мало ли почему мы не смогли поладить. Скажем, ты узнал, что я не желаю быть твоей женой, не счел возможным меня неволить и освободил от данного слова.